Он долго переписывал портрет,
хотя детали не меняли сути...
Гнездились в этом взгляде тёмный свет...
и нежность – выше всех суде`б и судей...
Он помнил все изгибы наизусть,
как будто бы вчера, на пике дрожи…
Он десять лет копившуюся грусть
подмешивал к степному мёду кожи.
Открытый смех менял на строгость губ,
и снова возвращал улыбку Моны…
В оттенках, что ночами часто лгут,
наутро просыпался свет иконы...
Казалась кисть подобием креста,
и в ней жила неведомая сила...
И женщина с тревожного холста,
шепча, не отпускать её просила...
И алым – будто криком, и клеймом,
и страстью – был портрет её увенчан...
Так держат неотвеченным письмо,
как будто держат лучшую из женщин…